Я скрючился на низкой лавочке, обитой жаркой синтетикой, связав в неопрятный ком ноги и ставшие в один миг утюгами ботинки. В спину уперлись коленки таких же как я, несушками поджавших ноги в семь шатких рядов вверх. Впереди...хочется написать, что - сцена, но ее нет. Ничто не отделяет нас от пространства, где происходит действие спектакля. Кажется, мы не зрители,а часть реквизита, шевелящиеся шкафчики с глазами, вместо рюмок и блюдцами лиц. Иногда нас освещают софиты, и тогда мы щуримся. А когда действие проносится слишком близко, отпрядываем волной. У-у-у-х! -Проносится мимо цинковое ведро, полное воды, бог весть как удерживающееся на мелком крючке двухметровой дубины. Здесь, в "Одной абсолютно счастливой деревне" ее почему-то называют коромыслом. Она прямая как рельса. Но главный герой Михеев посвящает ей длиннющий в три десятка причастных предложений монолог- осанну:
"..на коромысле носят ведра, в ведрах носят воду, вода в ведрах тяжелая, коромысло давит на плечи, плечи нап...
[ Продолжается ]
