Вообще я не люблю говорить на эту тему. Не потому, что она мне не интересна, как раз наоборот. Но всегда в таких разговорах очень субъективно, через какие-то частности картина размывалась до псевдо обобщений. Видимо, это неизбежно. Этакий трюизм - субъект пытается осмыслить себя как объект и расширяет свои собственные черты до масштаба нации. Где критерий, по которому можно судить о национальных особенностях. И есть ли они вообще, эти самые особенности. Но через литературу я всегда чувствовала, что так написать, как, например, Пруст, мог только француз, как Гете - только немец. А так, как Достоевский или Пушкин, - только русский человек. Ну то есть культура в широком её значении нечто приоткрывает нам в национальном характере. Можно попробовать поразмышлять. Навел на мысль Владимир своим постом.
Владимир: "Тока недавно на прогулке думал, что немцы очень ДОБРОТНО делают механизмы. У них каждый Фауст чтобы к Елене пробраться такую алхимию должен пройти. А они даже водку пить не умеют. Какие уж души порывы под пиво с сосиской... Добротные они, но от этой добротности до доброты... Отдельного немца, наверное можно полюбить, а вот немцев...
И в футбол они играют добротно, но скучно. Это все, наверное от холодного климата, энергию понапрасну не расходуют Хотя в России тож не жарко. И Лютер у них справедливый, и философия правильная, и поэзия, музыка патетическая...
Вот уж у кого - "а вместо сердца пламенный мотор..."
"Если и есть в России европеец, то это - наше правительство". А.С. Пушкин"
==========================================================================================================
Отрывок из статьи Томаса Манна "Германия и немцы" (1945 год) (Статья много глубже этого отрывка, она есть в инете.)
"К той правде, которую человек пытается сказать о своем народе, можно прийти только путем самопознания.
Надо почувствовать таинственную связь немецкого национального характера с демонизмом. В величайшем творении нашей литературы, «Фаусте» Гете, выведен героем человек средневековья – богоподобный человек, который из дерзновенного стремления всё познать предается магии, черту. Где высокомерие интеллекта сочетается с косностью и несвободой, там появляется черт. Поэтому черт – черт Лютера, черт «Фауста» - представляется мне в высшей степени немецким персонажем, а договор с ним, закладывание души черту, отказ от спасения души во имя того, чтобы на известный срок владеть всеми сокровищами, всей властью мира, - подобный договор, как мне кажется, весьма соблазнителен для немца в силу самой его натуры.
Глубина немецкой души, то, что называют её самоуглубленностью, состоит в раздвоении человеческой энергии на абстрактно-спекулятивный и общественно-политический элемент при полнейшем преобладании первого над вторым.
Мартин Лютер – грандиозная фигура, воплотившая в себе немецкий дух. Откровенно говоря, я его не люблю. Немецкое в чистом виде отталкивает и пугает меня, даже когда оно принимает форму евангелической свободы и духовной эмансипации, а специфически лютеровское – холерически-грубая брань, плевки и безудержная ярость, устрашаюшая дюжесть в сочетании с нежной чувствительностью и простодушнейшим суеверным страхом перед демонами, инкубами и прочей чертовщиной – всё это вызывает во мне инстинктивную неприязнь. Я бы не хотел быть гостем Лютера, и, оказавшись с ним за одним столом, наверное, чувствовал бы себя как под гостеприимным кровом людоеда.
Я не считаю непреложным противопоставление народной силы и цивилизации. Гете преодолел эти противоположности и примирил их. Он олицетворял собой цивилизованную мощь, народную силу, урбанистический демонизм, дух и плоть в одно и то же время, иначе говоря, – искусство. С ним Германия сделала громадный шаг вперед в области человеческой культуры, вернее, должна была сделать, ибо в действительности она всегда больше держалась Лютера, нежели Гете.
О свободе. Искажение этого понятия в сознании столь выдающегося народа, как германский, дает основания задуматься. Народ, который внутренне не свободен и не отвечает за самого себя, не заслуживает внешней свободы. Немецкое понимание свободы всегда было направлено против внешнего мира. Под этим словом понималось право быть немцем, только немцем и более ничем. В нем выражался протест эгоцентриста всему, что ограничивало, обуздывало народнический эгоизм, укрощало его. Закоренелый индивидуализм немцев по отношению к внешнему миру, к Европе, к цивилизации прекрасно уживался с удивительной внутренней несвободой, незрелостью, тупым верноподданничеством"…