К.Г ЮНГ РАЗНОЕНоситель жизни – индивид. Надо идти дорогой естественных усилий развития в каждом отдельном человеке наиболее возможной полноты жизни, ибо только в каждом отдельном человеке жизнь может исполнить свой смысл. «Когда просвещенный человек один и думает, его услышат за тысячу миль» (поговорка китайского мастера).
Человеческое мировоззрение очень тесно связано с благополучием психики. Способ взгляда на вещи обладает наивысшей важностью для психического здоровья. Можно с уверенностью сказать, что события являются для нас не такими, каковы они есть, а такими, какими мы их видим.
Самого по себе отдельного инстинкта нет. Он всегда тесно связан с архетипическими содержаниями, имеющими возвышенный вид, которыми он как оправдывается, так и ограничивается. Инстинктивное желание всегда и неизбежно связано с чем-то в природе мировоззрения, каким бы тусклым, недостаточно освещенным это что-то ни было. Инстинкт заставляет человека думать, и если он не думает по собственной воле, возникает принудительное мышление, ибо два полюса психики, физиологический и духовный, неразрывны. Но не надо думать, что связь между духом и сферой инстинкта обязательно гармонична. Наоборот, она исполнена конфликтов и предполагает страдание. Человеку необходимо помочь обрести твердость и философское терпение, что даст возможность вынести страдание. Жизнь требует для своего исполнения равновесия между радостью и страданием, но люди предпочитают не думать, сколько горя и заботы предуготовлено человеку его природным жребием.
Самое целебное из всех переживаний, особенно необходимое душе, это именно то, до чего трудно добраться, и поход за этим потребует от обыкновенного человека нечто из ряда вон выходящее.
Мы беззащитны перед лицом всевозможных воздействий и психологических инфекций, исходящих из бессознательного. Против психического заражения, как и против любой другой опасности, мы можем защититься, лишь осознавая, что, как, где и когда нападает на нас.
Молитва усиливает потенциал бессознательного – отсюда ее нередко неожиданные результаты.
Насущная необходимость самопознания явно непопулярна. Она кажется неприятно идеалистической, попахивает нравственным самокопанием и в конце концов связана с раскрытием той самой психологической тени, которую по возможности стараются не замечать. Только глупец может долго не обращать внимания на предпосылки своей собственной натуры и отрицать, что в каждом из нас достаточно злых фантазий. Такая беспечность является самым лучшим средством постепенного самопревращения в инструмент зла. В результате мы переносим на других не признаваемые за собой злые качества. Необходимо понять, что зло без всякой на то воли человека заложено в самой его природе
Детей воспитывает то, чем взрослый является, а не то, что он болтает. Всеобще распространенная вера в слова - это настоящая болезнь души, поэтому такое суеверие все дальше и дальше уводит от основ человека и соблазняет к скверной идентификации личности с когда-либо уверованным лозунгом.
Внешний закон по мере развития превращается в исходящий изнутри образ мыслей.
Убеждения легко превращаются в самозащитные приспособления и имеют тенденцию закостеневать, и тогда они становятся противоположностью чувству жизни. Проверка прочности убеждений – их приспособляемость и гибкость. Подобно любой возвышенной истине, они чувствуют себя лучше, признавая свои ошибки.
Мир – это наша картина. Лишь по-детски мыслящие люди считают, что мир таков, каким мы себе его представляем. Образ мира является проекцией мира самости. Лишь особым образом устроенный философский разум может заглянуть по ту сторону этой привычной картины мира, где вещи изолированы друг от друга. Обычный разум, выйдя за рамки этой картины, испытывает потрясение, которое способно поколебать все мироздание, поправ наши самые сокровенные убеждения и надежды.
Человек, обращающийся за помощью, чувствует: если его не приняли целиком, включая и самое плохое, что в нем есть, значит, его не поняли. От помогающего требуется такое отношение, которое помогали бы человеку критически взглянуть на себя. Чтобы повести за собой душу другого человека, нужно быть в контакте с ней. Такой контакт никогда не сложится, если идти по пути осуждения. Контакт возникает лишь вследствие свободной от предрассудков объективности. Важно быть человечным, чувствуя глубокое уважение к загадке охваченной страданием жизни другого. Невозможно изменить то, что не принимаешь внутренне. Осуждение не освобождает, а подавляет. Для осуждаемого мною я не друг, а угнетатель. Это не значит, конечно, Боже упаси, что вообще никого нельзя осуждать. Но нельзя осуждать того, кому хочешь помочь.
Подавляющее большинство людей совершенно не способно понять изнутри движения души другого человека. Это очень редкое искусство.
Культура есть максимально возможная степень сознательности.
Культура состоит не в прогрессе как таковом и не в бездумном разрушении старого, но в развитии и утончении приобретенного некогда добра.
Все люди похожи друг на друга, в противном случае они не впадали бы в одно и то же безумие.
Регрессия означает, что человек ищет себя в детских воспоминаниях, иногда во благо, но зачастую во вред себе. Его становление было до сих пор односторонним, важные черты его характера и личности не получили развития.
Психическая эластичность как необходимое условие жизни функционирует в заданных границах, иногда настолько узких, что некая неподвижность означает рубеж человеческих способностей.
Застои и дезориентации возникают тогда, когда образ жизни становится односторонним. В этом случае может наступить неожиданная потеря либидо. Все прежние занятия становятся тогда неинтересными, а цели их вдруг перестают быть привлекательными. Но то, что у одного является лишь преходящим настроением, у другого может стать хроническим состоянием. В таких случаях бывает так, что человек не подозревает о том, что где-то зарыты иные возможности развития его личности. Один из способов выйти из застоя – начать экспериментировать со своей сущностью, прийти в состояние текучести, изменчивости и становления, где нет ничего раз и навсегда заданного и безнадежно окаменевшего.
Человек должен настолько повзрослеть, чтобы принять факт, что он должен быть благодарен, если ему удастся найти яблоко без червоточины и тарелку супа, в которой не плавал бы чей-то волос.
Бессознательного боятся люди, сознание которых находится в противоречии с их истинной природой.
Если человек не понимает другого человека, то он склонен считать его дураком.
В конечном счете, многое зависит от того, как мы смотрим на вещи, а не от того, каковы они сами по себе. Мельчайший смысл всегда важнее для жизни, чем самая большая бессмыслица.
В Америке существуют специфические заведения, именуемые женскими университетами -колледжами. На нашем профессиональном жаргоне мы называем их инкубаторами для Аним.
Продукция бессознательного зачастую имеет очень специфический характер «откровения» и потому воспринимается, как результат воздействия постороннего существа или как ощущение объекта, независимого от «Я». Архетипические ощущения зачастую обладают сверхчувственным воздействием.
Было бы заносчиво с нашей стороны мнить, будто мы всегда можем сказать, что для человека добро или зло. Наверное, для него нечто действительно является злом, он его все же творит и в результате испытывает муки совести. Возможно, он должен пережить и перетерпеть зло и его власть, ибо лишь так он может наконец преодолеть свое фарисейство по отношению к другим людям. Возможно, ему надлежало получить щелчок по носу от судьбы, свалиться в грязь, поскольку лишь такое мощное переживание способно подтолкнуть его, хотя бы на шаг вывести его из инфантилизма и сделать более зрелым. Как может человек знать, что ему требуется освобождение, если он самоуверенно мнит, будто ему не от чего освобождаться.
С востока до нас дошел шутливый вопрос: кому дольше идти к освобождению – тому, кто любит Бога, или тому, кто Бога ненавидит. Ожидаешь ответа, что несравненно дольше требуется идти тому, кто Бога ненавидит. Но индус говорит: если он любит Бога, то идти к освобождению семь лет, если ненавидит – то три. Ведь тот, кто ненавидит Бога, куда больше о нем думает. Эта история напомнила мне о моем наблюдении, сделанном на Цейлоне. Я видел, как два крестьянина встретились со своими повозками в узком переулке. Подумайте, что произошло бы с нами в Европе, где мы так изобретательны на брань! Там же они поклонились друг другу и сказали: «Преходящая помеха. Без души.» Иначе говоря, эта помеха имеет место лишь вовне, в пространстве майи, а не в пространстве подлинной действительности – туда она не проникает, там она не оставляет следа.
Дар разума и критического размышления вовсе не является непременным свойством человека.
Общение с дикой природой, будь то животное, джунгли, бурная река или человек, требует такта, предусмотрительности и вежливости. Носороги и буйволы не любят, когда их застают врасплох.
Эффект, к которому я стремлюсь, - добиться душевного состояния, в котором мой пациент начинает экспериментировать со своей сущностью, когда больше нет ничего раз и навсегда данного, безнадежно окаменелого, - состояния текучести, изменения и становления.
Быть частью массы хорошо и приятно лишь для того, кто еще этого не достиг, но отнюдь не для человека, насладившегося таким единством до полного отвращения.
Людские массы всегда склонны к стадной психологии и к психологии черни с ее тупой жестокостью и истерической сентиментальностью.
Человек отличается от себе подобных скорее добродетелями, чем пороками.
Дети в гораздо большей степени реагируют не на то, что взрослые говорят, но на нечто трудно поддающееся определению в окружающей их духовной атмосфере. Ребенок бессознательно приспосабливается к ней, и у него возникают обусловленные атмосферой черты характера.
Я всегда работал с соответствующим моему темпераменту убеждением, что, вообще говоря, неразрешимых проблем нет.
Я разговаривал со многими известными людьми моего времени, людьми, занимавшими выдающееся место в науке или политике, с исследователями, артистами и писателями, принцами и финансовыми магнатами, но, если быть честным, я должен сказать, что только несколько таких встреч стали для меня событием.
Если бы меня спросили о ценности моей жизни, это имело бы смысл лишь относительно большой временной ретроспективы; с точки зрения прошлого столетия, я могу сказать: да, моя жизнь чего-то стоила. На фоне развития идей в наши дни она не значит ничего.
Моя жизнь – это история самореализации бессознательного.
У отдельного человека жизнь так быстротечна, так недостаточна, что даже существование и развитие чего-либо является в буквальном смысле чудом. Я осознал это давно, и мне до сих пор кажется удивительным, что я не был уничтожен прежде моего появления на свет.
Сегодня, как никогда прежде, стало очевидно, что опасность, нам всем угрожающая, исходит не от природы, но от человека, она коренится в психологии личности и психологии массы.
Ищите себе исповедника или исповедницу. Для этой роли лучше приспособлены именно женщины. Они часто наделены отличной интуицией, они видят все слабые стороны мужчины и все происки его Анимы. Они проницательны, как карточные гадалки. Они видят то, о чем мужчины не догадываются. Вероятно, поэтому еще ни одна женщина не полагала собственного мужа сверхчеловеком.
Европеец знает, что время – синоним прогресса, но не думает о том, что оно же – синоним безвозвратности. Все увеличивая скорость, он продолжает путешествие к туманной цели. Все свои потери и появившееся вслед за тем чувство неудовлетворенности он восполняет иллюзиями своих триумфов – пароходами и железными дорогами, самолетами и ракетами, он выигрывает в скорости и теряет длительность, сам того не ведая, на огромной скорости он уже перенесен в иное измерение, в реальность иного прядка. Воистину наша вера в прогресс таит в себе опасность того, что, предаваясь все более инфантильным мечтам о будущем, наше сознание все глубже погружается в свое прошлое состояние.
Все, что раздражает нас в других, позволяет понять самих себя.
Я никогда не мог избавиться от ощущения, что эта жизнь – лишь некий фрагмент бытия, нарочито разыгрываемый в трехмерной, словно наскоро сколоченный ящик, вселенной.
В природе существует беспредельное знание, оно существует всегда, вот только осознается оно всякий раз в свое время.
Говорить себе "да", т.е. полагать себя самого как наиважнейшее задание и всегда оставаться при полном сознании того, что делаешь, никогда не спуская глаз с себя со всеми своими сомнительными сторонами вот уж, действительно, задача из задач.
Многие люди до самой смерти пребывают ниже своих потенциальных возможностей и, что важнее, ниже уровня, который в тот же исторический момент времени достигнут другими.
Всякая несправедливость, которую мы совершили или помыслили, обрушится местью на наши души, и это будет так, независимо от того, как станут относиться к нам окружающие.
Исполнение человеком своего предназначения, осознание своей уникальности – результат долгой, почти безнадежной воспитательной работы. Выделить себя из массы окружающих и самостоятельно стать на ноги - задача индивидуальная, единственная в своем роде. Любого порядка коллективная тождественность, любая приверженность к «измам» уводит нас с этого пути. Это костыль для хромого, щит для трусливого, постель для ленивого, детские ясли для безответственного. И все же это в равной степени – убежище для несчастного и слабого, лоно семьи для сирот, пастух и надежная ограда для заблудших овец. Долгое время коллективное тождество означало единственную возможную форму существования человека, между тем сейчас, как никогда прежде, нам угрожает обезличение.
Я объяснил происхождение архаической мифологии, я написал книгу о героях, о тех мифах, в которых обретал себя человек. Но каковы мифы современного человека? Я мог бы ответить, что это христианский миф. « А переживаешь ли ты сам этот миф?» - спросил я себя. Если честно, то нет. Это не мой миф.
Я часто был до такой степени возбужден, что мне приходилось прибегать к занятиям йогой, чтобы как-то привести в порядок свои эмоции. Цель моя была – узнать, что же происходит со мною, и как только мне удавалось успокоиться, я снова обращался к своему подсознанию. Как только у меня возникало чувство, что я снова стал самим собой, я давал волю всем этим образам и голосам, звучавшим во мне. В той мере, в которой мне удавалось перевести эмоции в образы, т.е. найти в них какие-то скрытые картины, я достигал покоя и равновесия. Если бы я не смог объяснить себе свои собственные эмоции, они взяли бы верх надо мною и в конечном счете разрушили бы мою нервную систему. Мой опыт показал мне, как полезно с терапевтической точки зрения объяснять эмоции, находить скрытые за ними образы и картины.
Я рано осознал, что когда нет внутреннего ответа на вопросы и сложности жизни, они в конечном счете очень мало значат. Внешние обстоятельства не заменяют внутренних переживаний.
Я всегда чувствовал недоверие при слове «любовь». Чувство, которое у меня ассоциировалось со словом «женщина», было чувством естественной незащищенности.
Я доверял друзьям мужчинам – и был разочарован. Женщинам я не доверял – и не обманулся.
Смысл моего существования – это некий вопрос, который ставит мне жизнь. Или, я сам и есть этот вопрос, обращенный к миру, и если я сам не представлю ответ, я останусь при чужих ответах, и это буду уже не я.
Я никогда не мнил о себе, будто обладаю таким здравым человеческим рассудком, который в любой запутанной ситуации точно знает, что надо делать.
Я всегда работал с соответствующим моему темпераменту убеждением, что, вообще говоря, неразрешимых проблем нет. И опыт доказывал мою правоту в этом отношении, когда я видел, что, зачастую, одну проблему люди просто перерастали, а с другой приходили к полному краху. Это "перерастание" при дальнейшем изучении оказалось повышением уровня сознания. В поле зрения попадал какой-либо более высокий и широкий интерес, и в силу такого расширения кругозора сводилась на нет актуальность неразрешимой проблемы. Она не решалась изнутри логическими средствами, а просто бледнела перед новым и более сильным направлением жизни. Она не вытеснялась и не делалась бессознательной, а просто представала в ином свете, тем самым становясь иной. То, что на более низкой ступени было бы поводом для разнузданных конфликтов и панических бурь страстей, казалось теперь, с точки зрения более высокого уровня личности, всего лишь дальней грозой, наблюдаемой с вершины высокой горы. При этом буря стихий нисколько не ослабевает в своей действительности, а просто переживание не захвачено ею, но поднимается над ней. А так как в душевном смысле мы одновременно и долы, и горы, то предположение о том, что можно чувствовать себя находящимся по ту сторону человеческого, выглядит неправдоподобной фантазией. Разумеется, мы ощущаем аффект, разумеется, он нас потрясает или мучает, но одновременно ощутимо и потустороннее сознание, препятствующее отождествлению себя с аффектом и принимающее аффект как объект, сознание, которое может сказать: "Апатия, которая не осознается, и апатия, которая осознается, на тысячу верст далеки друг от друга".
И все это происходящее то тут, то там, а именно, что кто-то растет все выше и выше из сферы темных возможностей, стало для меня бесценным опытом. Ведь я тем временем учился понимать, что фактически все величайшие и важнейшие проблемы жизни неразрешимы в своей основе; такими им и должно быть, ибо они выражают неизбежную полярность, присущую любой самоопределяющейся системе. Они никогда не будут разрешены, а будут только оставлены внизу благодаря собственному росту вверх. Поэтому я спрашивал себя, не является ли эта возможность перерастания, т.е. прогрессирующего душевного развития, нормой вообще, а потому не есть ли застревание на или в конфликте нечто болезненное. В сущности, любой человек должен, по крайней мере, в зародыше обладать этим повышенным уровнем и уметь развивать эту возможность при благоприятных обстоятельствах.
Для того, чтобы понять некоторые факты, связанные с бессознательным, я вынужден был заняться изучением Востока. Мне нужно было достичь понимания восточного символизма. Мне пришлось заняться не только китайским и хинди, но также и литературой, написанной на санскрите, средневековыми латинскими манускриптами, неизвестными даже специалистам. Можете посмотреть мои заказы в библиотеке Британского музея. Только располагая таким обширным аппаратом параллелизма, можно начинать ставить диагнозы. Пока люди не освоят эту область знания, я в их глазах буду колдуном. Поймите меня правильно, я не собираюсь хвастаться. Но меня всегда озадачивает, когда мои коллеги спрашивают: « Как вы пришли к такому выводу?».Точно так же было со мной, когда Эйнштейн был профессором в Цюрихе. Тогда он начинал работать над своей теорией относительности. Мы часто виделись, нередко он бывал у меня дома. И я расспрашивал его об этой теории. Я лишен математического дара, и вы можете представить, с какими мучениями бедный ученый объяснял мне, что такое относительность. Увидев, как он со мной замучился, я почувствовал себя совершенным ничтожеством и готов был провалиться сквозь землю. Но однажды он спросил меня о чем-то из области психологии. Вот тут-то я и отыгрался.
Я не имею адлеровского комплекса, потому что я был довольно удачлив и практически во всех отношениях способен к адаптации. Даже если весь мир не согласен со мной, мне это совершенно безразлично. Даже если мои книги никому не нравятся, они от этого не перестают нравиться мне. Не могу также сказать, что у меня фрейдовская психология, поскольку мои желания никогда не были столь сложными. Ребенком я жил в деревне и воспринимал вещи очень естественно, а те естественные и неестественные вещи, о которых говорит Фрейд, меня не интересовали. Разговоры об инцестуальном комплексе способны довести меня до слез. Но я точно знаю, что может действительно сделать меня невротиком: если я начну говорить или верить во что-то такое, что мне не свойственно. Я говорю то, что думаю. Если кто-то согласен со мной, меня это радует, но даже если не согласен никто, я не огорчаюсь. Не могу присоединиться ни к адлеровскому, ни к фрейдовскому вероисповеданию. Для меня приемлема лишь юнговская конфессия, и даже если на всей земле не будет ни одного человека, разделяющего мои взгляды, я все равно буду смотреть на вещи именно так.
Различие в темпераментах порождает и различие в воззрениях. Мне никогда не удавалось пробудить в себе очень горячий интерес ко всем этим сексуальным случаям. Да, они существуют, существуют люди с невротической сексуальной жизнью, и вам приходится обсуждать с ними все эти материи, пока им самим не надоест и вы наконец избавитесь от этой скуки. Ни один нормальный, благоразумный человек не станет попусту тратить время на подобные разговоры. Примитивным народам присуща большая скрытность на этот счет. Они намекают на сексуальную связь с помощью слова, равнозначного нашему «тише!» Сексуальные предметы являются для них табу. Но табуированные предметы всегда имеют тенденцию принимать на себя всякого рода проекции, и поэтому весьма нередко действительную проблему следует искать вовсе не здесь. Существует немало людей, создающие себе лишние проблемы на почве секса, в то время как на самом деле их беспокоят проблемы совершенно иной природы.
Мне всегда интересно видеть мастера за работой. Его мастерство придает очарование ремеслу. Психотерапия – это ремесло, и то, что мне положено делать, я делаю своим особым и достаточно простым способом. Я ни на миг не допускаю, что абсолютно прав. В вопросах психологии никто не бывает абсолютно прав. Никогда не забывайте, что в психологии средство, с помощью которого вы судите о душе и наблюдаете за ней, - это сама душа. Объектом наблюдения в психологии является сам наблюдатель. Душа представляет собой не только объект, но и субъект нашей науки. Здесь имеется порочный круг, поэтому следует быть очень осторожными.
Как правило, люди, достигшие определенной зрелости, философского склада ума, преуспевающие и не слишком склонные к неврозам, становятся на мою точку зрения.
После суровых упреков в безнравственности я обязан пояснить свои «циничные» замечания. Я не такой скверный, как может показаться. Я стараюсь сделать для своих пациентов все возможное. Но в психологии очень важно, чтобы врач не стремился вылечить любой ценой. Он должен быть исключительно острожным, чтобы не навязать человеку свою волю и убеждения. Невозможно избавить людей от судьбы. Порой это вообще вопрос, дозволено ли вам спасать человека от того, что ему суждено вынести во имя своего дальнейшего развития. Мы не в состоянии уберечь некоторых людей от совершения ужасных глупостей, так как это у них в крови. Если останавливать их буду я, в этом нисколько не будет их заслуги. Во имя собственного достоинства надо принимать себя такими, какие мы есть. И всерьез проживать дарованную нам жизнь. И наши грехи, и наши ошибки, и наши заблуждения нам необходимы, в противном случае мы утратим наиболее сильные причины, побуждающие нас к развитию. Я не пытаюсь вернуть человека, который услышал нечто такое, что могло бы изменить его душу, но ушел, оставив это без внимания. Вы вправе обвинить меня в варварстве, но это меня уже не беспокоит. Я на стороне природы. Старинная китайская Книга Мудрости гласит: « Учитель говорит единожды». Те, кому дано услышать, поймут, те же, кому не дано понять, не услышат.
Психологические истины имеют обоюдоострый характер, и что бы я ни сказал, можно использовать таким образом, что оно будет служить величайшему злу, величайшему опустошению и абсурду. Я не высказал ни одного утверждения, которое нельзя было обратить в его противоположность. Я верю, что в каждом человеке есть воля к жизни, которая поможет ему выбрать свою истину. Мне следует обращаться очень осторожно с людьми, чтобы не сбить их с ног силой своей личности или взглядов. Ведь человеку всю жизнь приходится сражаться в одиночку, и он должен поверить в свою, возможно, очень непрочную броню и в свою, возможно, несовершенную цель. Он пашет свое поле, возможно, не самым лучшим плугом, мой, наверное, был бы лучше, но для него-то что толку? Мой плуг – это мой плуг, я не могу дать его кому-то взаймы, каждый вынужден пользоваться своим, пусть ненадежным, инвентарем и исходить из своих, данных ему от рождения, способностей, каким бы они ни были. Стремление к совершенству есть высший идеал. Но я говорю: « Сделайте то, что вы можете сделать, вместо того, чтобы гнаться за тем, чего вы никогда не достигнете». Никто не является совершенством. Вспомните евангельское изречение: « Никто не добр, кроме одного Бога». Мы можем лишь стремиться осуществить себя и достичь наиболее возможной полноты своего человеческого бытия, у нас и с этим будет довольно хлопот.
В человеческом проживании существует область, из которой рацио вряд ли способно что-либо извлечь. Это пространство Эроса. Античный Эрос – в полном смысле слова Бог. Его божественная природа превышала границы человеческого разумения, и потому его невозможно ни понять, ни представить. Я мог бы, как это пытались сделать многие до меня, рискнуть и приблизиться к этому демону, чья власть бесконечна – от горных вершин до темных пучин ада. Но тщетно я стал бы искать язык, который был бы в состоянии адекватно выразить неисчислимые странности любви. Эрос есть космогония, он – Творец сознания. Иногда мне кажется, что условие апостола Павла «если…любви не имею» - первое условие познания и собственно сакральности. В любом случае его должно принять как одно из толкований тезиса «Бог есть любовь».
Я часто сталкивался с загадкой любви и никогда не мог ее разрешить. Здесь заключено самое великое и самое малое, самое далекое и самое близкое, самое высокое и самое низменное. И одно не существует без другого. Мы не в состоянии выразить этот парадокс. Что бы мы ни сказали, мы никогда не скажем всего. Любовь «все покрывает, всему верит, все переносит», - сказано в Библии. Я имею в виду не страсти, предпочтение, желание или благосклонность и прочие подобные вещи, но то, что выше индивидуального, некую целостность, единую и неделимую. Сам будучи частью, человек не в состоянии постигнуть целое. И он собою не располагает. Он может смириться, он может бунтовать, но он всякий раз оказывается в плену у этой силы. Он от нее зависит, и он на нее опирается. Любовь – это его свет и его тьма, конца которой нет. «Любовь никогда не перестает». Человек может попытаться назвать любовь, перебрав все имена, которые знает, и все это станет бесконечным самообманом. И если у него есть хоть капля мудрости, он должен смириться, обозначив неизвестное через более неизвестное, - т.е. назвав ее именем Бога.
Знание о том, что скрыто, что происходит на заднем плане, очень рано сформировало мое отношение к миру. В целом это отношение и сегодня таково, каким было в детстве. Ребенком я чувствовал себя одиноко, и я одинок до сих пор, поскольку я знаю, и я должен объяснять людям то, о чем они не знают и в большинстве случаев не хотят знать. Одиночество происходит не от того, что никого нет рядом, но от невозможности донести до других то, что тебе представляется важным, или от того, что никто не разделяет твоих мыслей. Тот, кто знает больше других, становится одинок. Но одиночество вовсе не исключает общения, ибо никто так не нуждается в общении, как одинокий человек, и общение плодотворно там, где каждый помнит о своей индивидуальности.
Очень важно иметь тайну или предчувствие чего-то неизведанного. Это придает жизни некое безличное, нуминозное свойство. Кто этого не испытал, упустил нечто важное. Человек должен чувствовать, что живет в мире, который все еще полон тайн, что всегда остаются вещи, которые объяснить невозможно, что его еще ждут неожиданности. Неожиданное, как и невероятное, всегда присутствует в этом мире. Жизнь без них неполна.
У меня было много хлопот с моими идеями. Во мне сидел некий демон, и он пересилил меня. И если я иногда бывал безжалостен, то лишь потому, что находился в его власти. Я никогда не мог остановиться на достигнутом. Я многим причинил боль: как скоро я видел, что меня не понимают, я уходил. Мне нужно было идти вперед. Я был нетерпелив со всеми, кроме моих пациентов. Я следовал внутреннему закону, он налагал на меня определенные обязанности и не оставлял мне выбора. Разумеется, я не всегда ему подчинялся. Но возможно ли прожить без противоречия.
С некоторыми людьми я был очень близок, по крайней мере, до тех пор, пока они были как-то связаны с моим внутренним миром. Но затем могло случиться так, что я вдруг отстранялся, потому что не оставалось ничего, что бы могло меня с ним связывать. Я мог увлекаться многими людьми, но стоило мне проникнуть в их суть, волшебство исчезало. И я нажил себе множество врагов. Но всякий человек, если он человек творческий, не принадлежит себе. Он не свободен. Он – пленник, влекомый своим демоном. Эта несвобода всегда печалила меня. Часто мне казалось, что я нахожусь на поле битвы. Я не могу – да! я не могу остановиться. Вот погиб мой друг, но я должен идти вперед. Я бы остался с тобой, я люблю тебя, но я не могу остаться. Есть в этом что-то, что разрывает сердце. И я сам – жертва. Но демон все устраивает, и благословенная непоследовательность определяет собою то очевидное противоречие, согласно которому я, будучи «неверен», остаюсь верным в последнем – конечном смысле. Наверное, я мог бы сказать: я более других нуждаюсь в людях, и в то же время я нуждаюсь в них меньше других. Там, где в игру вступает демон, моя раздвоенность заставляет меня быть и слишком близко, и слишком далеко. Демон творчества был со мною неумолим и безжалостен. Я доволен тем, как прошла моя жизнь. Она была щедра и дала мне многое. Мог ли я ожидать большего? Со мной случалось, как правило, не то, чего я ожидал и на что рассчитывал. Многое могло быть иначе, если бы сам я был иным. Но случилось то, что должно было случиться, потому что я – это я. Многое из того, что я задумал, произошло, но не всегда это было к лучшему. Я сожалею о многих глупостях, виной которым мое упрямство, но без него я не достиг бы своей цели. Потому мне и жаль, и не жаль. Я не могу сделать какого бы то ни было вывода, я не могу до конца объяснить ни человеческую жизнь, ни самого человека. Чем старше я становился, тем меньше я понимал, тем меньше знал самого себя. Я удивлен, я разочарован и я доволен собой. Я – все это вместе, и я не могу сложить все это воедино. Я не способен определить конечную пользу или бесполезность; я не знаю, чего стою я и чего стоит моя жизнь. Я ни в чем не уверен до конца. И, несмотря на всю эту неуверенность, я чувствую некую прочность и последовательность в своем самостояньи и своем бытии.
Мир, в котором нам довелось родиться, груб и жесток, в то же время он божественно прекрасен. Что перевешивает – смысл или бессмысленность, зависит от темперамента. Если бессмысленность, то жизнь чем дальше, тем больше теряет всякое значение. Но мне кажется, это не так. В жизни есть и то, и другое, и смысл, и бессмысленность, жизнь имеет смысл, и жизнь смысла не имеет. Я льщу себя надеждой, что преобладает смысл и что смысл выигрывает эту битву.
Как сказал Лао- цзы: « Все освещено кругом, только я один погружен во мрак». Это и есть то, что я сейчас, на вершине своих лет, чувствую. Архетип старого все повидавшего человека – вечен. Он возникает на любой ступени развития интеллекта, и черты его всегда одни и те же, будет ли это старый крестьянин или великий философ Лао-цзы. Это старость, и это ограничение. Но этот мир все так же переполняет меня: эти растения и эти животные, эти облака, и день, и ночь, и сама вечность, заключенная в человеке. Чем менее я уверен в себе, тем более я чувствую родство со всем, что есть вокруг. Теперь мне кажется, что отчуждение, которое так долго разделяло меня с миром, обратилось в меня самого, в мой внутренний мир, внезапно открыв, что я никогда не знал самого себя.
Подборка высказываний К.Юнга любезно предоставлена сайту JungDream Насоновой Ольгой.