А ЛОШАДЕЙ ТО У ВАС И НЕТУ.
репортаж с конференции МААП
- Я посвящаю эту лекцию своему другу Джеймсу Хиллману, заявляет Майкл Адамс, основатель Нью-Йоркской психоаналитической ассоциации. Майкл – лысовато-седой, очкастый старик с еще крепкой, сутуловатой фигурой в черном в полоску шелковом пиджаке, синей рубашке и бардовом галстуке. На экране, вверху подиума, где стоит лектор, появляется огромная фотография Хиллмана с оригинально вывернутыми руками, поддерживающими голову. Я никогда еще не слышал, чтобы лекции посвящались кому-то. Книги, картины, фильмы..,- да, а вот, лекции! Но после того, как Адамс обзывает себя хиллмановским аналитиком, все становится понятным. Это не друг, это дружеский бог.
Американке русского происхождения снится сон,- на экране фотография схватившегося за голову Хиллмана, сменяется английским текстом.- Она с мужем в Москве. Он уходит вперед, сворачивая налево. Она - направо. Расходятся. Она переходит дорогу, входит в парк и видит пару хрущевок и огромные статуи колесниц, запряженных лошадьми, на крышах хрущевок. Кони мраморные и очень красивые. Множество зевак с воодушествлением таращатся на статуи. Ни один человек не смог бы поставить такие живые статуи на памятник соцреализму – здания хрущевок. Картина взрывает мозг сновидицы. Она, боясь гнева мужа за опоздание, звонит ему по телефону, но батарейка садится, телефон мигает красным светом. Он бы никогда этого не понял, говорит себе сновидица( вероятно, имеется в виду –непонятливы муж- авт.).
Майкл читает по бумаге на довольно разборчивом «американском». Переводчица за ним второпях бубнит заранее переведенный текст по-русски. В буквальном смысле,- чтение лекции. Быстро, но скучно. Реакции лектора почти отсутствуют: шрифт - обычный, мелкий, и Майкл буквально «ест бумагу» глазами, отрываясь только на промачивание горло водой. Здесь не до жестов и других эмоций.
-Это мифологический сон,- читает Майкл, отхлебнув минералки.- Про такие сны Юнг говорил в 1905 году, на лекциях в Тавистокской клинике. В четвертой лекции. Примитивные народы уделяли большое внимание подобным снам и называли их большими снами, в отличие от других, множественных и небольших. Сознание современного человека отделено от мифологии, поэтому подобные сновидения редки и малопонятны, считал Юнг. Я в отличие от Юнга уверен, что людям часто снятся такие мифологические сны. Мне они снятся точно.
Я ожидал, что в этот момент над головой Майкла вспыхнет изображение какого-нибудь греческого героя или на худой конец собирателя мифов Гомера. Но экран мерцал по-прежнему сном русской американки.
- Я проинтерпретирую сон по хиллмановски,- заявляет Адамс.- Юнг говорил, что для того чтобы точно проинтерпретировать сновидение, нужно как можно дольше оставаться в самом сне и как можно ближе быть к его образам. Хиллман же предлагает больше амплифицировать, сравнивать и противопоставлять образы сна.
Фрейд писал, что единственный вопрос, на который он никогда не мог ответить, это вопрос, - что хочет женщина. Как меня научили, женщина хочет, чтобы ее понимали. Особенно любимый мужчина. И особенно понимали, что она чувствует.
Тут бы снова можно было бы изменить фон экрана. Вслед за Юнгом нью-йоркский друг Хиллмана победил Зигмунда Фрейда, разгадав тайну женщины. Но экран погас, и Адамс, как показалось, пошел в темноту интерпретации сна один.
- Сновидица рассказала мне, что когда она проснулась, она поняла, что муж ее никогда не поймет. Как это и было сказано во сне. Когда она смотрела на статуи лошадей, массивные, красивые, мраморные, одухотворяющие, она чувствовала душевный подъем, обожествленность. И люди, стоявшие вокруг, тоже испытывали похожие чувства. И она понимала, что это ее состояние муж никогда не поймет. А она не сможет ему объяснить.
Тут Адамс совершает такой резкий поворот и так скоро уносится за угол Хиллмана, что я мгновенно становлюсь тем самым недалеким мужем одухотворенной мраморными конями русской американки. Адамс начинает рассказывать, что означают хрущевки для русских. Причем, очень издалека. Он повествует о «президенте» Хрущеве, об экономике социалистического государства, о марксисткой философии, о соцреализме и приходит к эстетическому открытию: в России мало статуй коней, и эти лошади во сне есть не что иное, как мифологические образы из древнегреческих мифов. Моя малограмотная душа рвется за Адамсом с картинами русских троек, но лектор однозначен и жесток. Ваши лошади это не ваши, а самые что ни на есть греческие. А как же крыша Большого театра, памятник Жукову, Медный всадник, наконец,- шепчу я уже про себя. Но Майкл с гордостью ставит печать, вспоминая свою свежеизданную книгу «Мифологическое бессознательное».
-Есть внутренний порядок, имагинальный, -Адамс цитирует самого себя. -Он уничтожается внешним порядком. Сознание всегда пытается уничтожить внутреннее. Сновидица отмечает, что греческие, то-есть, внутренние образы, - кони,- противоречат реалистическим,- хрущевкам.
Пара глотков в пересохшее горло и Майкл, перескочив от реализма к соцреализму и коммунизму, начинает цитировать Ленина. Последний в своей переписке с кем-то размышлял, может ли фантазировать марксист. Выяснилось, что может, если речь идет о счастье рабочего класса. И вообще, они очень большие мечтатели, эти приверженцы соцреализма Маркс и Ленин. Об этом мне сказал Адамс в перерыве лекций. Мы мыли руки в туалете, и я поинтересовался, зачем это он так много цитирует классиков коммунизма.
-Я ведь в Москве!- откровенно сказал друг Хиллмана. Хорошо, что этот американец не стал рассказывать анекдоты про медведей, гуляющих по российской столице. Тоже ведь мифологические образы. А русская американка просто разводилась с мужем и писала стихи. И что-то никак не могла объяснить, понять, зачем лошади на крыше. Я бы тоже не понял, не послушав умного американца.